Время дарить цветы. Желтая птица. Желтый ворон. Я срал на все пляжи Флориды и Рио-де-Жанейро. Плевал во все фонтаны Грузии, резал свиней в отелях Турции, ссал в шикарные бассейны Сан-Франциско и Милана. Я вытирался обо все музеи мира. Мне больше не нравится это место, меня оно нервирует, и давно пора покончить с этим. Мне ведь хватит и вордовских дневников, где я замечательно отрываюсь в свободные минуты бренной жизни. У меня чудесная жизнь. Но мне всегда мало. Мне взбрендил восточный бриз в проливе Ля-Мер, около Сурового мыса Горн. Мне заеблась пустынная непостижимость Алжира, обнимающей его жаркой Сахары. Мне взгрезились пурпурные радужные закаты южных морей, бури на жестоком корабле, слова, слова, в которые я не вчитываюсь. Мне привидились массивные ледники Анктарктики, выползающие из измороси моря, пугающие своей ледяной непоколебимостью. Властители океана. И вообще много всего. Но больше всего меня пленяет небо, всегда доступное, и никогда вообще не достижимое, потому что когда я падаю, в голову стукается тошнота, не то, что на аттракционах - что-то с вестибулярным аппаратом, мне приходится смотреть только издали. Я никогда не вдохну его ветров, на высоте полета птицы, распускающейся зари. Я имел всех кенгуру Австралии, кстати. По очереди. Мне никогда не утолить тонкий и томительный голод синей высоты. Казалось, это все, что мне нужно? Неужели? Какая суровая школа на море и в воздухе. Если бы я был парнем, возможно имел бы шанс устроиться юнгой на какую-нибудь старую посудину. Меня так беспокоит несбыточное, хотя я и в жизни не могу свести концы с концами. Как важно чего-то хотеть! Сейчас по мелочам все есть, а никто ничего не хочет. Хорошо иметь желание - это признак жизни. Но я никак не стремлюсь к небу. После болезни у меня что-то с головой, впрочем, не мудрено). Когда было с ней в порядке? Но приятно думать о спокойной безлюдности Исландии, ее гейзерах и равнинах. Сегодня Желтый ворон, фантастическая птица. В пьяном угаре мне кажется, что Клаус поет только для меня, эту песню вообще забыли, она только моя, это пресное море и пустой пляж - принадлежат мне. Есть какая-то тайна, думаю я. Есть тайна в этом видении. И улыбаюсь, как дурак. Агония неуверености, болезнь мировой скорбью - вот мои диагнозы, падонки.
Я чихал в пирамидах Египта и п***ил арабов, терпеть не могу арабов. Именно это и делал.